 |
| Николаевск-на-Амуре: Таким он был |
| |
Ч.2. Дальневосточная республика
Ч.3. «Тряпицын был борцом за власть Советов...»
Ч.4. Вариант биографии
Ч.5. Амурский поход
Ч.6. Клостер-кампское сидение
Ч.7. Николаевская страда, Китайская Цусима Амурского разлива
Ч. 8. «Штурмовые ночи Спасска, Николаевские дни»
Николаевск-на-Амуре
Что, собственно, представлял на тот период из себя город? По статистическим данным численность населения на 1 января 1917 г. составляла чуть более 15 тысяч человек.
Как видно, она нисколько не уменьшилась по сравнению с 1914 г. когда зарегистрировано постоянного населения 15 443 человека (временные, т. е. сезонные, путинные рабочие не принимались во внимание).
К 1920 году, в связи с событиями Гражданской войны и трудностей жизни в городе, количество жителей, наверняка уменьшилось.
Сам Николаевск был разбит на 3 полицейских части (городских района) и насчитывал 13 проспектов, 41 улицу, 6 площадей и 3 предместья. В этот же период в городе было зарегистрировано 2107 зданий, из которых 17 - каменных, 4 - полукаменных, остальные - деревянные. Из 2107 зданий - 1200 являлись жилыми с общей жилой площадью примерно в 30 тысяч квадратных сажен (136 567 м2), т.е. на одного николаевца в среднем приходилось около двух кв. сажен (9 м2). Совсем как в эпоху развитого социализма.
До Великой войны в городе работали два кинотеатра - «Модерн» и «Прогресс», цирк, 4 драматических зала, народный дом, военное собрание, общественное собрание, ипподром, кегельбан.
Как отмечали современники, в Николаевске в предвоенные годы была создана по количеству томов и содержанию одна из лучших на Дальнем Востоке городская публичная библиотека.
Кроме того, в городе действовали бесплатная библиотека-читальня при народном доме, а также книги имелись в свободном доступе при реальном училище, церковном приходе, общественном и военном собрании.
К 1917 г. в городе функционировали следующие низшие (начальные) учебные заведения: городское двухклассное училище, две двухклассных церковноприходских школы, одноклассная церковно-приходская школа, начальное училище имени Гоголя, воскресная школа для взрослых, школа рыбного дела, школа бондарного мастерства, корейская частная начальная школа и татарская частная начальная школа.
Из средних общеобразовательных заведений в городе имелись одно вышеначальное училище, женская гимназия и реальное училище.
Вроде бы, ну просто радужная картина, но при значительном количестве начальных и средних учебных заведений в Николаевске в эти же годы почти 50% детей школьного возраста не были охвачены учебой. В городе отсутствовал (как и в других дальневосточных городах) родильный дом.
Электрическое освещение, несмотря на свою электростанцию, имелось только в центре города, морском порту и в крепости. Окраины ничем не освещались. Отсутствие городского водопровода было ещё одной большой бедой для всех слоев городского населения. Не мощенные и окраинные, и центральные улицы в дождь превращались в непроходимое болото. Но самой главной проблемой продолжало оставаться в Николаевске повальное пьянство.
В год пропивалось около миллиона рублей, т. е. полтора городских бюджета. А николаевская дороговизна - цены по сравнению с Благовещенском, Хабаровском и Владивостоком были просто безбожные. И все-таки, несмотря на все трудности, в эти годы город рос и богател.
Из предприятий крупных капиталистических фирм и отдельных владельцев в Николаевске можно отметить следующие: механический завод японского купца П.Н. Симады, такой же завод «Товарищества Суходольского и Федулина», паровую кузницу Огиенко, механические мастерские морского ведомства, лесопильно-бочарный и деревообделочный завод «Товарищества Рубинштейн и К», лесопильные заводы «Т-ва бр. Бермант», Филиппова, кирпичные заводы Григоренко, Вавилова, «Ильина и К», бондарные мастерские Дельнова и Ширяева, столярно-лодочные Мышкова, Михайлова, Хирояма, Юрино, кузнечно-слесарные и оружейные Гибина, Новака, Аксенова, Слепухина, Андреева, Хидалина, Лан-дцзы и огромное количество мелких различных заводиков и мастерских (изготовление минеральных и шипучих вод, мыловаренные, булочные, кондитерские, хлебопекарни, парикмахерские, портные, по ремонту обуви, столярные, слесарные, кожевенные, пивоваренные, колбасные, бондарные, часовые, прачечные), число которых переваливало свыше сотни.
Кроме них в городе была хорошо развита торговля. Здесь процветали магазины таких крупных на Дальнем Востоке фирм, как «Кунст и Альберс», Небеля, Симады, Чурина, братьев Пьянковых и многих других.
Особенно популярными среди николаевцев были двухэтажные универмаги торговых домов «Кунст и Альберс», «Небеля и К», «П.Н. Симада», солидный одноэтажный каменный универмаг И.Я. Чурина, магазины Румарчука, Вергазова, Гросберга, Самсоновича, Шульца и Гречушкина. Кроме них существовали многие мелкие магазинчики и лавчонки, число которых достигало пятидесяти. На 1 января 1917 г. число торговых заведений в Николаевске всех разрядов (крупных и мелких) превышало уже цифру 100.
Жители города
Итак, части победной партизанской Красной армии встречало население города. Давайте посмотрим, кого оно из себя представляло.
Народ Сахалинской области жил не совсем бедно. Спросите, какое отношение Николаевск имеет к Сахалинской области?
Дело в том, что в ноябре 1914 года к Сахалинской области был присоединён материковый Удский уезд, а его столицей как раз и являлся Николаевск, таким образом, в описываемый нами период он стал главным городом края.
Основная часть населения района - 93 процента - до 1914 года жила зажиточно. «Тут почти все крыши железом крыты, соломенную редко где встретишь. Железо это американское» - вспоминает Прокопий Зарапин.
Под соломенными крышами находились чаще всего какие-либо подсобные помещения, сараи, иногда китайские фанзы. Это американское железо встречалось на крышах старых домов в Тамбовке, Гильчине, Жарикове до конца 70-х годов XX века, сохранившись в хорошем состоянии. Жители некоторых селений, не говоря о николовчанах, например Тамбовки и Толстовки, задолго до появления «лампочки Ильича», еще в первом десятилетии XX века, познакомились с электрическим освещением.
В Тамбовке первая электрическая лампочка вспыхнула в 1907 году на только что построенной паровой мельнице. А с 1918 года, по воспоминаниям старожилов, почти все дома в деревне освещались электричеством.
В Толстовке самым богатым человеком был Филинов Трофим Артемьевич, который уже в I903 году построил вальцовую мельницу и приобрел электростанцию для личных нужд. Мельница с электростанцией позже были куплены обществом. Плата за освещение взималась своеобразно - один воз солому за каждую электрическую лампочку.
С грамотностью дело обстояло несколько хуже - общая доля грамотных по Амурской области до революции составляла среди мужчин 34,6, среди женщин 11 процентов, половина детей не обучались в школах. Зато существовал местный вертеп для нужд гуляк и старателей. До наших дней сохранились названия Веселая Горка и Веселый. Расположенное на склоне небольшой горки, село являлось основным злачным местом.
По состоянию на 1910 год в селе официально зарегистрированы 14 кабаков и 8 опиекурилен, вместе с тем тут же имелись церковь, часовня, китайская кумирня. Видимо сначала согреши - потом покайся, и так по кругу.
Интервенты за весь период гражданской войны так и не добрались до этого таёжного, некогда шумного селения. Жители нижних сёл и самого города приняли японцев как непрошеных гостей.
Ещё свежи были в памяти события 1905 года, когда во время русско-японской войны карательные отряды вырезали на Южном Сахалине всё русское население, включая детей, женщин, стариков, по разным причинам не успевших эвакуироваться.
Многие из покинувших южную часть острова бежали в Николаевск. Преимущественно это были сахалинские каторжане, отбывшие свои большие сроки, люди неимущие, не имеющие ни крыши над головой, ни профессии.
Однако они прижились в низовьях бурной реки и пустили корни, работали на приисках или же в качестве разнорабочих на многочисленных рыбалках.
«Сахала» затаила ненависть не только к японцам, развернувшим в Николаевске собственный жилой квартал, основанный рыбопромышленником господином Симада, но и ко всем богатым предпринимателям.
Местные власти были куплены рыбопромышленниками, главным образом японцами. Ни для кого не являлось секретом, что большая часть русских рыболовецких фирм работала через подставные лица или находилась в совместном русско-японском управлении, используя хищнический способ лова рыбы с помощью так называемых «заездков».
Ненависть со стороны пролетариев всё время подогревалась жестокой эксплуатацией русского труда на рыбалках японского капитала.
Сам владелец торгового дома, до этого бедный японец Мототаро Симада, разбогател на браконьерском вылове рыбы, устанавливая заездки в устьях нерестовых рек, которые препятствовали дальнейшему продвижению рыбы.
Он был человек не глупый, развил бурную деятельность. Помимо добычи рыбы, вёл крупную торговлю и основал механические мастерские.
Весной 1917 года, после Февральской революции, заездки нижнеамурцами были сметены, и уже летом рыба дошла не только до верховий Амура, но даже попала в Уссури, под самый хребет Сихотэ-Алиня. Японская буржуазия в спешном порядке покинула город, предварительно эвакуировав всё нажитое здесь добро. Однако, уже второго августа 1918 года в устье Амура вошла японская эскадра.
Несколько транспортов в сопровождении четырех миноносцев подошли к Николаевску- на-Амуре. На берег высадились солдаты в мундирах цвета хаки и морская пехота в белых блузах. Армия Страны восходящего солнца вступила на землю советского Дальнего Востока, полная уверенности и больших надежд. Над городом был поднят белый флаг с красным кругом в середине, который гордо расправил полотнище над новыми территориями.
Вместе с высадкой японской военщины вернулись и некоторые коммерсанты. Симада буквально преобразился. Он приказал над своими магазинами вывесить японский флаг. Будучи тщеславным человеком, лично встречал и провожал только офицеров императорской армии. А ведь совсем недавно Симада делал все, чтобы его национальность поменьше бросалась в глаза и стремясь втереться в доверие к предыдущей власти даже принял православие и русское имя - Петр Николаевич. Из публикаций газет того времени:
«В самом Николаевске свил осиное гнездо миллионер, промышленник и спекулянт, японец Симада, по прозвищу «Пётр Николаевич». Его поместье раскинулось на целый квартал. Чувствовал себя Симада в годы интервенции «царьком», он даже выпустил в 1919 г. бумажные «деньги» со своим портретом, над которым было написано: магазин Петра Пиколаевича (вместо «Николаевича») Симада. За эти деньги отпускались в его магазине товары. Немало осело на Амуре иностранных шпионов, орудовавших под видом владельцев прачечных, парикмахеров, фотографов, часовщиков».
Надо сказать, что информация по поводу шпионов, изложенная в статье, имела под собой твёрдую почву. Ещё в дореволюционные времена царская жандармерия обладала соответствующими компрометирующими документами ни на кого-нибудь, а на самого Симаду! Ею было установлено, что вся активная общественная деятельность японского подданного, его вхождение в различные попечительские советы города, меценатство и благотворительность - лишь тонкий расчёт, для того чтобы войдя в доверие, располагать к себе нужных людей и получать от них доступ к важной информации.
При обыске, не ожидавшего такого оборота и уверовавшего в свой дар разведчика, господина Мототаро, жандармы обнаружили документы, изобличавшие его в связях с японской разведкой. В связи с тем, что время было военное - грянула Первая Мировая, дело незадачливого шпиона передали военной контрразведке. Однако, начальник штаба Приамурского военного округа Санников А.С. не решился взять на себя ответственность за арест миллионера-японца.
Генерал-майор предпочел подстраховаться, отправив свои соображения секретным пакетом, никуда-нибудь, а в Главное Управление Генштаба. В письме от 14 августа 1914 года он изложил причины собственных сомнений: «...Симада имеет многомиллионное коммерческое предприятие, осуществленное им при помощи японского правительства... применение к нему репрессивных мер... может вызвать конфликт с Японией, что в данный момент нежелательно, так как Япония - союзник Англии».
Генштабист генерал Монкевиц одобрил эти рассуждения и телеграфировал в Хабаровск: «.переписки не возобновлять. Если Симада задержан, по политическим соображениям необходимо освободить» Так, благодаря тому, что Япония являлась союзником Англии, а та в свою очередь была союзником России, Симада отделался лёгким испугом и на время затаился. Являясь страстным патриотом, выждав сколько надо, он продолжил свою деятельность на благо страны Восходящего Солнца.
Стараясь завоевать симпатии покупателей, Симада обычно внимательно относился к клиентам, выделяя в первую очередь владельцев тугой мошны. Публикой попроще занимались приказчики, среди которых для лучшего взаимопонимания с населением работали и русские, величавшие заморского купца - хозяин Петр Николаевич! Но главную роль в деле играли японцы.
Коренастые, крепкозубые, прекрасно знавшие русский язык, они тем не менее говорили на японский манер, заменяя звук «л» на «р»: «Добро пожаровать, господина. Товара хоросо! Товара много. Бери - не хосю!» И низко кланялись посетителям, прижимая руки к груди.
Польщенный таким вниманием «господина», добытчик пушнины или старатель, сам порой не умевший расписаться, начинал поглядывать на приказчика свысока и уже не задумывался, что тот легко и просто может обвести его вокруг пальца.
Сам хозяин любил говорить, что в его магазинах, «можно достать все, но только за деньги». В кредит здесь не торговали, о чём клиентов извещало специальное объявление. Для удобства расчетов в золотом исчислении Симада выпустил даже собственные разменные знаки.
Купюры пяти различных достоинств были отпечатаны на мягкой рисовой бумаге за морем, в переплетной мастерской господина Масимото в Токио. Симада попытался сделать все, чтобы его «валюта» выглядела солидно и респектабельно. На лицевой стороне боны в овальном медальоне красовался портрет самого Петра Николаевича.
Главное место в центре занимало изображение флага Страны восходящего солнца, обрамленного лавровым венком. Внизу помещалась надпись: «Магазин Петра Николаевича Симады в Николаевске-на-Амуре». Внизу обозначение достоинства: «один рубль», «три рубля», «пять рублей»... Чуть правее - дата «1919». На оборотной стороне знаков отпечатана расписка: «Предъявитель сего талона имеет право получить в магазине П. Н. Симады товары на сумму «один рубль» (или на другую сумму в зависимости от достоинства бумажки)». И подписи. Симада расписался по-русски, размашисто, четко. Рядом - неразборчивая завитушка, поставленная кассиром. Но не обошлось и без курьезов. Наборщик господина Масимото выхватил из кассы-реала не ту литеру и перекрестил Симаду из Николаевича в Пиколаевича, а слово «кассир» набрал как «кассйр».
Остроумные николаевцы вмиг окрестили деньги Симады «рублями Петра Четвертого». Были и другие названия - «пиколайки», «симадки», «рубли Петруши» и даже просто «петрушки». Короче, предприимчивый коммерсант открыл остроумцам простор для устного творчества, причем самый широкий. Поначалу недоверчивые покупатели не желали брать в размен рисовые бумажки.
С такой публикой работали хорошо обученные приказчики, держа в руке новоиспечённую банкноту с портретом хозяина, они терпеливо втирали: « Ему все равно как зорото. Рубрь господина Симада крепкий. Это как кинка - зоротой японски монета. Вы нам - зорото. Мы вам тоже зорото».
Истины ради надо заметить, что в стране, разорённой гражданской войной с разрушенной экономикой, наполненной множеством ничего не стоивших денег- бумажек, кем только не выпущенных, талоны Симады были хорошо обеспечены товарами. Опасавшиеся сначала подвоха покупатели, видя это, стали охотно брать новоиспечённую валюту - народ повалил валом, принося торговцу немалые выгоды.
Кроме того, в магазинах предприимчивого коммерсанта торговали не только товарами. Здесь «продавали» также самые свежие новости, точнее слухи, сформированные, главным образом, в японском штабе оккупационного корпуса. В любых вариациях в торговом квартале Симады утверждались два факта: непобедимость японской армии и надежность «рублей Петруши».
Обслуживая клиента, приказчики льстиво улыбались и как бы, между прочим доверительно сообщали: - «Ниппонски генерар Оой держит фраг в Урадзио-сутоку. Теперь рубрь господина Симада крепкий, как крейсер «Ивами». Осень крепкий. Осень!»
Любые маломальские успехи японских войск, их передвижение на Дальнем Востоке быстро и активно доводились до покупателей: «Генерар Оой завоевар Хабарофусуку. Рубрь господина Симада стал еще крепче, чем доррар!»
Конечно, среди покупателей встречались и скептики, которые прямо спрашивали любезных приказчиков: «Вот скажи мне, мил человек, ваши здесь долго будут?» Таким торговцы вежливо разъясняли: «Теперь навсегда. Ваша рюди порядок держать не могу. Наши рюди держать порядок могу хоросо. Крепко». Вот так, исподволь подданным России внушалось, что они уже гости на своей земле.
Как уже говорилось, все товары в Приморье завозились из вне, посему спрос на продукцию господина Симады был высокий. Его торговля и рыбодобыча процветали. Среди соотечественников он имел прозвище «Губернатор Николаевска-на-Амуре». Зная себе цену, сам он шёл дальше и без лишней скромности иногда величал себя «Петром Дальневосточным» или «Петром Первым Амурским».
А что - имел право, как известно: кто заказывает девушку, тот и танцует! Из-за прилавков его магазинов в обмен на золото выдавали красивые свертки, а на сдачу разменные талоны из рисовой бумаги. Круто! Петр Николаевич знал русских чуть лучше, чем его покровители в Токио. Он хорошо усвоил русскую-народную мудрость:«Подальше положишь - поближе возьмешь».
Поэтому, для перестраховки, так, на всякий случай, золото попадавшее в его кассу, в отличие от бумажек с его портретом, которые жалеть не приходилось, быстренько переправлялось в более «надежное» место - за море, на родину.
Хитрый господин Симада, хорошо знал, что его рубли «крепкие, как японский генерал Оой», вне стен магазина оставались всего лишь мягкими рисовыми бумажками. Симада был человеком очень дальновидным и заблаговременно покинул опасное место, так что приход партизан Тряпицына не застал его врасплох.
Впоследствии выждав время, предприимчивый рыбопромышленник и торговец, успевший эвакуироваться до вступления в город партизанской армии Тряпицына, вернулся сюда зимой 1921 года и решил возобновить коммерческую деятельность на Амуре. А, что? Чем чёрт не шутит! И пусть говорят, что дважды в одну реку не зайти - это смотря кому, у него же дважды уже получилось!
В Николаевске существовала крупная японская колония. Социальный состав японских поселенцев Николаевска был разнородным, но наиболее значительными по численности являлись специальности рабочих и служащих, однако пальма первенства безоговорочно принадлежала, как это ни парадоксально, гейшам.
Я не знаток японской культуры, но видимо ежедневный труд ради хлеба насущного, в конечном счете, компенсировался отдыхом тела в обществе знающих в этом толк жриц любви.
Ниже приведена таблица с составом японской колонии по профессиям по состоянию на 01.01.1918 года.
Кроме японской колонии в начале прошлого века в Николаевске сосредоточилась еврейская диаспора. Религиозная община (рабе Модель Калман), предположительно 200-250 человек, имела свою деревянную синагогу. Здесь местечковой еврейской бедноты не существовало по определению, это были, как минимум, состоятельные, но в основном, очень богатые люди.
Социальный и экономический статус этих людей был очень разным, но объединяло их одно: почти все они были крупными или мелкими рыбопромышленниками и рыботорговцами: Надецкий, Люри, Рубинштейн, Вейнерман, Авшалумовы, Курляндские, Райцыны... Личности, сделавшие себя сами, но наиболее яркими и весомыми в этом списке были, безусловно, Мейер Люри и Абрам Надецкий. Мейер Люри, крупный рыбопромышленник и банкир родился в 1881 году в Николаевске, в семье бывшего каторжанина Моисея Люри, сосланного на Сахалин за участие в польском восстании.
Одним из первых оценил и просчитал возможности экспорта рыбной продукции в Японию, который сам же и организовал в очень сжатые сроки и в широчайших масштабах. Участки и рыбные промыслы компании «Братья Люри» и «Товарищества Люри и Рубинштейна» простирались на тысячи километров практически по всему Нижнему Амуру, а также по побережью Охотского и Японского морей от Камчатки до Посьета.
Во многом это состоялось благодаря тесному сотрудничеству Люри с известным николаевским миллионером, упоминающимся выше - японцем Симада Мототаро.
Заметьте, рыба вывозилось, главным образом в Японию. Так поступал не только Люри, но и другие рыбопромышленники. С экономической точки зрения это понятно.
Для предпринимателя важна, в первую очередь прибыль и затрат здесь явно меньше, но в голодное время Гражданской войны, людям вряд ли доставляло удовольствие горбатиться на заморского дядю и жить при этом впроголодь.
Российский народ непрошенных самураев, мягко говоря, не жаловал, а тут евреи во всю шашни с ними крутят, подписывают петицию к японскому императору, да ещё деньги делают в то время когда рабочий люд бедствует и как к ним после этого будут относиться бедные слои населения?
Напомню, в России иудеев издавна не любили и еврейские погромы происходили регулярно. Это я к чему?
Скажу, забегая вперёд - не Тряпицын бросил клич при последующей эвакуации «Бей жидов, спасай Россию!», а местная публика из числа работяг российско-китайско-корейского происхождения и лиц желающих поживиться, припомнила и решила отомстить колену Давидову.
Действительно, при эвакуации города, большая часть евреев попала в «расстрельные списки», утверждённые ревштабом, но это была не этническая чистка, а следствие классовой борьбы - большинство из них принадлежали к буржуазии.
Воспользовавшись этим, часть партизан с уголовным уклоном устроила во время отступления из города маленький халокост. Потом всё списали на расстрелянного командира со товарищами.
В Керби, кстати, активно распускались слухи, о том, что Нина Лебедева жидовка и именно с её подачи творится беспредел. Вот только не вяжется одно с другим - жидовка, а самих иудеев изводит под самый корень не обращая внимание на родство. Ну, просто, совсем нет никакого почтения с её стороны к народу Моисееву, не иначе, как недобрая самаритянка!
Жители, проживающие на Нижнем Амуре, наживали свои богатства разными путями. Одни держали рыбалки, другие занимались заготовкой пушнины, валили лес, добывали золото. Вот единичный пример.
Учитель одной из николаевских реальных школ Николай Иванович Синцов, старый народоволец, эсер и вольнодумец, преподавал историю и русский язык. Начальство перевело «красного» педагога в Николаевск. Это рассматривалось как «ссылка», ибо Николаевск был медвежьим углом, далёким от строгих глаз высшего контроля, «дырой», где вольнодумство Синцова никому не мешало.
Спустя несколько лет учитель словесности занялся ещё и коммерцией. Вошёл в компанию с состоятельным рыбопромышленником, купил рыбалку, скупал меха. В этом маленьком, круглом человеке с бородкой клинышком и в пенсне неожиданно обнаружились таланты купца.
В 1917 году он купил в Николаевске большой дом, открыл текущий счёт в банке в иностранной валюте, и когда узнал о революционном перевороте, серьёзно задумался - теперь ему было что терять.
Революционные идеи остались в прошлом. А из области одна за другой, шли неутешительные вести: «К Николаевску двигаются со всех сторон партизанские отряды, объединённые под общим руководством какого-то Тряпицына, как говорят - петербургского рабочего, присланного со специальными заданиями из Европейской России».
«Тряпицын не пропускает ни одного парохода по Амуру, не обстреляв; он объявил мобилизацию крестьян, вооружил их, сколотил крепкие военные отряды и медленно, но верно идёт к Николаевску».
«Большевики стали всё контролировать. Портят телеграфные линии и задерживают почтовое движение. Обстреливают почтовые суда, так что стали на суда ставить орудия и охрану...»
Когда партизаны заняли город, Синцов пытался наладить отношения с новой властью, но против него, как эксплуататора свидетельствовали рабочие рыбалок. Видимо, скурвился «старый народоволец», заступников у него не нашлось, учитель был арестован и расстрелян. Но это случилось уже после разгрома японского гарнизона, когда каждый промышленник считался пособником интервентов и белогвардейцев.
Первые дни освобожденного города
При занятии города партизанами, на центральной площади сразу же состоялся многотысячный общегородской митинг-парад, на котором Тряпицын выступил с пламенной речью, обращённой к обывателям этого богатого города.
Оратор он был не плохой, расставил все точки, обрисовал ситуацию и сразу дал понять, что ждёт в перспективе некоторые социальные группы:
«Вы же, приспешники капитала и защитники кровожадного империализма, ещё вчера ходившие с белыми повязками, не мечтайте, что вас спасут нацепленные сегодня красные банты. Помните, что тайком за нашей спиной вам работать не удастся. Царство ваше отошло! Будет вам уже ездить на согнутой спине рабочего и крестьянина. Уходите к тем, чьи интересы вы защищали, т. к. в наших рядах вам места нет. Помните вы все товарищи, что будет есть только тот, кто станет сам работать. Не трудящийся, да не ест!».
В этот же день японцы передали безо всякой щепетильности партизанам офицерский состав белогвардейского гарнизона города, а старая власть сдала свои полномочия новой - власти Советам.
По решению командования партизанской армии в городе был создан временный Сахалинский облревком, по решению которого в городе началась реорганизация земских учреждений по типу советских органов. Вместо городского самоуправления с 1 марта 1920 г. был создан городской Совет с 4 отделами: распорядительным, хозяйственно-продовольственным, финансовым и техническим. Чувствовалось, что большевики пришли на Амур с одной целью - закрепиться здесь надолго.
Некоторые авторы приписывают Тряпицыну то, чего на самом деле в освобожденном городе не было, т. е. якобы сразу же начался массовый террор против противников советской власти из числа «бывших».
Ничего подобного не наблюдалось вплоть до 13 марта 1920 года, хотя повод для этого имелся. Да, отдельные казни запятнавших себя кровью белых были, но массовых чисток не было, хотя Красная Армия вошла в Николаевск под лозунгом «Месть - наш долг». Могло ли быть иначе? Вероятно, нет.
Красный террор, объявленный Лениным после убийства Урицкого, охватил всю Россию. И вот докатился до её окраин. Японцы, будем объективны, сами заметно осложнили себе жизнь тем, что перед вступлением в Николаевск красных отрядов, расстреляли активистов-большевиков, заключенных в тюрьму. П. Виноградов, возглавлявший следственный отдел у Тряпицына, в своих воспоминаниях указывает, что Тряпицын хорошо знал постановление Совета народных комиссаров от 5 сентября 1918 года «О красном терроре».
В этом постановлении, в частности, говорилось: «...обеспечение тыла путем террора является прямой необходимостью..., что подлежат расстрелу все лица, прикосновенные к белогвардейским организациям, заговорам и мятежам».
Однако, громить поголовно всю контру Тряпицын не стал, а руководствовавшись революционной законностью создал военно-революционный трибунал, который начал работать уже на следующий день после занятия города.
В руках чрезвычайной комиссии, назначенной ещё в Личах и возглавляемой партизаном Е.Т. Беляевым, оказались все документы белой контрразведки. Чрезвычайной комиссии удалось выловить практически всех гласных и негласных её сотрудников.
Приговор к ним был суров и беспощаден, к смертной казни приговорено около 80 человек - контрразведчики, часть офицеров и большая группа солдат комендантской команды с их начальником Крошевцом, уличённые в экзекуциях. Все они были расстреляны.
Были арестованы и посажены в тюрьму те городские жители - 102 человека, главным образом, чиновники и представители буржуазии, кто в 1918 году подписал петицию на имя японского императора с просьбой послать войска на Амур для свержения Советской власти, т. е. этим людям было всё равно, чьими подданными быть, кому служить - лишь бы не с Советами, лишь бы продолжать вести бизнес и заколачивать деньги.
Кроме того, они прекрасно сознавали, призывая на помощь иностранную силу, что та физически уничтожит их противников. Так и произошло - Советы были разогнаны, часть их членов успела бежать, часть оказалась арестована и впоследствии убита. Этого им, естественно, не простили.
В мае, перед эвакуацией из города, под давлением превосходящих сил японцев, эти арестованные были расстреляны. По сути, подписями под петицией, они подписали свои смертные приговоры. Жалко их?
Апологетам белого дела, конечно - да. Как-никак, «цвет нации». А по мне они обычные ренегаты изменившие отчизне, к тому же, пособники убийц. Назовите страну, где с изменниками в военное время стали бы церемониться? Невиновных в экзекуциях и карательных экспедициях офицеров трибунал освободил.
На свободе оказались капитан Мургабов, подполковник Григорьев, подпоручик Смоленский и другие. Следственная комиссия штаба партизанской Красной Армии в присутствии японских и китайских представителей произвела вскрытие захоронений.
Так были найдены и сфотографированы трупы партизанского парламентера Орлова и его ямщика Щетникова. Лицо Орлова было обезображено, глаза выжжены, нос и язык отрезаны, на щеках были видны темные полосы и шрамы, проделанные раскаленным железом, спина исполосована шомполами и нагайками.
Из- под снега на льду Амура извлекли трупы николаевских подпольщиков Жердева, Курова, Слепова. Трупы были изуродованы, исколоты штыками, с вывернутыми руками, изрезанными щеками и представляли жуткую картину.
Для последнего прощания тела партизанских парламентёров Овчаренко и Щетникова, а также 17-ти бывших в 1918 году советских и партийных работников, расстрелянных белыми и японцами перед вступлением партизан в город, были выставлены в гробах в здании бывшего гарнизонного собрания.
По идее, уже на следующий день после такой «выставки» в Николаевске должен был начаться самосуд над сторонниками белой власти, часть из которых находилась в тюрьме.
Также, бесспорно, при вступлении партизан в город, существовала опасность проявления преступности и бандитизма, так как в армии Тряпицына далеко не все были идейными партизанами.
Представьте себе на минутку: вооружённые жители спальных районов Москвы и окрестных посёлков вдруг оказываются на «Рублёвке» и застают врасплох местных обывателей.
Прибывшие вооружены, в их руках вся власть, им ничто не угрожает и дано право вершить справедливый, по их меркам, суд. Даже боюсь представить того, что стало бы там происходить. Но ничего подобного не случилось. Анархист Тряпицын и его окружение в этот период времени полностью контролировали партизанскую армию, строго придерживались принципа революционной законности.
В то же время город начал жить спокойной, размеренной жизнью. Предприятия и магазины работали в полной мере. Вместе с тем большевики активно проводили политику военного коммунизма.
Вопрос о рыбалках и заездках решился в пользу трудового народа. Была создана Комиссия по борьбе с пьянством и алкоголизмом. За эти провинности можно было запросто оказаться на гауптвахте или например, как комендант города Плевако получить 50 плетей за то, что он в общественном месте появился в стельку пьяным.
Сахалинское областное земство и городское самоуправление были распущены, и вся полнота власти перешла в руки временного Сахалинского облревкома, который начал реорганизацию земских учреждений по типу советских органов. Вместо городского самоуправления 1 марта был избран городской совет с четырьмя отделами: распорядительным, хозяйственно-продовольственным, финансовым и техническим.
В военном плане благодаря демобилизации повстанцев старших возрастов, в очередной раз была проведена реорганизация отрядов и полков. Немедленно приступили к организации милиции. Начальником гарнизона был назначен А. Комаров.
Наряду с военным строительством велась организационная работа и по гражданской линии. Был избран временный Сахалинский облревком, который до полного освобождения Нижнего Амура являлся высшим органом власти на освобожденной территории.
В облревком вошли большевики Ф. Павлюченко, Коренев, Зимин, П. Лехов, левые эсеры А. Кривулин, Негиевич-Случайный и другие. Председателем Сахалинского облревкома стал большевик Ф. Железин. Совершенно открыто, гласно шло партийное строительство.
10 марта 1920 года в Николаевске-на-Амуре состоялось первое организационное собрание большевиков по созданию городского и областного комитетов партии. Архивных материалов, подтверждающих этот факт, достаточно.
Большевик Г. Судаков в докладе на заседании Дальневосточного землячества при музее ЦККА в Москве 14 декабря 1933 года говорил:
«Я помню большое собрание, на котором было много народа, сочувствующего большевикам и желавшего вступить в ряды большевиков. Однако закрепить это организационно не удалось».
Об этом же свидетельствует другой участник партизанского движения Г. Прикшайтис: «В народном доме было организовано собрание, о котором рассказывал товарищ Днепровский, я помню, как он сам принимал членов партии, мы стояли в очереди чуть ли не два часа».
Ну, это товарищ лукавит задним числом - ибо на организационном собрании 10 марта большевикам создать партийную организацию не удалось.
Об этом признаётся О. Ауссем, один из идеологов большевизма в низовьях Амура, который писал в своих воспоминаниях: «О партийном руководстве, разумеется, речи быть не могло, и притом по двум причинам. Прежде всего, число коммунистов было слишком ничтожно.
Немедленно же после окончания военных действий была сделана попытка создать Сахалинский областной комитет РКП. Собралось нас, помнится, всего человек 10 или 12. Был даже избран президиум в лице председателя областкома Ауссема и секретаря Германа Гапоненко (очень молодой и очень преданный революции партизан, прекрасный товарищ).
Первый же вопрос, которым занялся комитет, заключался в том, как бы связаться с сибирским и московским центрами РКП для получения инструкций и информации.
Особенно волновал нас вопрос об отношении к краснощековскому плану создания демократической республики ДВР, в котором мы, как и наш анархический штаб, видели измену советскому делу...Этот областной РКП в Николаевске-на-Амуре собирался всего два или три раза и никакого влияния на ход событий во всяком случае не имел».
В пример большевикам, можно поставить анархистов. У них была лучшая организация из всех политический партий. Они сразу же создали в освобожденном городе свой постоянный клуб, руководил которым Оцевилли-Павлуцкий.
Назвать его партийным можно только с известными оговорками. Он больше служил местом для встреч и отдыха партизан и жителей города, хотя там иногда читались лекции по анархистскому движению.
На 12 марта 1920 года в городе Николаевске-на-Амуре намечалось открытие Сахалинского областного съезда Советов, который должен был декларировать восстановление советской власти в Сахалинской области.
Казалось, ничто не предвещало грозы. Отношения штаба партизанской Красной Армии Николаевского округа с японским гарнизоном были хорошие, стороны полностью соблюдали достигнутые ранее договоренности. Но в ночь с 11 на 12 марта 1920 года произошло событие, вошедшее в историю как «Николаевский инцидент».
Сергей Тимофеев,
Санкт-Петербург.
(Продолжение «Нижнеамурская голгофа. Поиски истины» следует)
